Иоанна Хмелевская - За семью печатями [Миллион в портфеле]

Кристина в отчаянии принялась умолять:

— Хеня, это я, твоя Кристина. Ну погляди на меня! Узнаешь?

Карпинский смотрел на неё охотно и даже с явным удовольствием, но ничто не свидетельствовало о том, что он её узнает. Правда, чувствовалось, что больной ощущает необходимость что-то сказать этой женщине, кроме неизменного «хлюпа». Вытерев испачканные шоколадом пальцы о простыню, он с усилием произнёс только что выученные слова:

— Да. Нет. Я теперь окно.

— Нет, вы не окно! — гневно вскричала непреклонная старшая сестра.

Из задних рядов сгрудившихся за спиной врача медиков отозвался ломкий басок одного из стажёров:

— А может, человеку захотелось побыть окном? Почему вы отказываете ему даже в такой малости?

— Ясь, не устраивай спектакль! — одёрнули его коллеги.

Кристина не могла смириться с новой бедой и попыталась пробудить в любимом хоть искорку памяти.

— Хеня, это я, твоя Крыся! Ты должен меня вспомнить! Пан доктор, можно мне его поцеловать?

— Почему бы и нет? Не вижу никаких противопоказаний.

Затаив дыхание, весь наличный медперсонал следил за новым экспериментом. Поцелуй был исполнен не торопясь, с большим чувством и весьма эротично. Карпинский охотно принял дар, ему не только понравилось, но и припомнилось что-то, ибо он самостоятельно обнял даму здоровой рукой. Включился очередной рефлекс.

— Что ж, очень неплохо, — одобрил доктор. Высвободившись из не совсем полноценных объятий, Кристина с горечью произнесла:

— Ничего хорошего! Он все равно меня не узнает. Может, хоть родную дочь вспомнит?

К вечеру этого дня Карпинский мог бы похвастаться грандиозными успехами в своём развитии. Он понял, что одна его рука в гипсе, что в больнице он не живёт, а лечится, что жидкая масса в тарелке называется супом и её нельзя есть вилкой. Даже запомнил — наверху потолок, а внизу — пол. Однако на Эльжбету смотрел с такой же тупой вежливостью, как и на всех остальных, а слово «дочь» ему явно было незнакомо.

Некоторые надежды ещё связывали с Хлюпом, хотя его фамилию больной перестал выдавать по любому поводу. Кристина с Эльжбетой нетерпеливо ожидали его, ведь он каждый день наведывался в больницу, но время шло, а Хлюпа все не было. Потеряв терпение, Кристина позвонила ему.

Услышав о том, что его друг пришёл в сознание и, похоже, лишился памяти. Хлюп просто рассвирепел. Возможно, он бы отсидел взаперти и на этот раз, потом потребовав у жены взамен какие-то особые льготы, но теперь! Нет, плевать ему на супругу, он ей покажет, кто здесь хозяин! Хлюп прекрасно знал, каким образом покидали дом дети, когда их запирала грозная мать, и последовал их примеру. Дети, разумеется, были более ловкими, но и Хлюп сумел протиснуться в окно высокого первого этажа, невзирая на пятьдесят килограммов лишнего веса — так раскормила жена. Из-за толщины он не мог воспользоваться окошком полуподвала, да ничего, спрыгнул и с первого этажа.

Пани Богуслава в автомобилях не разбиралась, водить не умела, и ей даже в голову не пришло испортить что-нибудь в машине, так что тут проблем не было, и вскоре Хлюп появился в больнице.

Карпинский смотрел на лучшего друга уже не так тупо, как утром на лечащего врача, а даже с некоторым любопытством, как на очередного незнакомца.

— Хенек, не сойти мне с этого места! — завопил Хлюп при виде приятеля, уже сидящего в постели. — Да ты совсем оклемался! Мы ещё поживём, старик! А ты меня звал, мне тут сказали, все время звал Хлюпа, кореша своего, ну вот я и явился. Узнаешь меня? Вот он я. Хлюп!

— Хлюп! — не стал возражать Карпинский.

— Да, да, Хлюп! Северин!

— Хлюп!

— О Езус! Ну да, я Хлюп, Северин Хлюп! Ну что уставился на меня, как на обезьяну в цирке? Скажи по-людски, узнаешь меня? Или в самом деле не узнаешь?

— Не знаю, — вежливо, но и без тени сожаления ответил Карпинский.

Похоже, неузнавание всех этих людей и незнакомство с предметами окружающего мира стало для него нормальным состоянием. А может, ему надоели бесконечные «узнаешь», «не узнаешь».

Кристина с Эльжбетой, пристроившись в ногах постели, напряжённо следили за сценой встречи. И эта надежда лопнула. Не удержавшись, Эльжбета горестно застонала. Хлюп обернулся к ней.

— Разрази меня гром… Он что, все время такой?

— Все время, — угрюмо подтвердила Кристина. — Никого не узнает, не знает, как его имя и где живёт.

— Имя и фамилию уже знает, — вмешалась Эльжбета. — Сказали ему.

— Сказали, но, кажется, он не очень-то им верит. Хотя доктор говорит — так быстро все схватывает, что не стоит отчаиваться. Очнувшись, вообще ничего не соображал, а за один день добился потрясающих успехов.

— В самом деле, глядишь, лет за сто вообще все вспомнит, — саркастически прокомментировала дочь.

Хлюпу вдруг пришла в голову идея. Наклонившись над другом, он многозначительно прошептал ему на ухо:

— У меня все в безопасности. Не беспокойся! Никакой реакции со стороны больного не последовало. Тогда Хлюп объявил недоумевающим женщинам:

— Попробую с другого боку. Деликатненько. Хенек, ты умеешь считать?

— Не знаю.

— Ну так я тебе помогу. Раз, два, три.., слышишь? Считай дальше. Четыре, пять.., ну!

Карпинский долго молчал, но было видно — напряжённо раздумывает. Присутствующие затаили дыхание. Хлюп подсказал:

— Четыре, пять…

— ..вышел зайчик погулять! — радостно, хотя и с некоторым усилием припомнил Карпинский.

— Раннее детство, — глубокомысленно изрёк врач. Остальные молчали, не зная, как воспринять новое проявление умственной деятельности больного. Стряхнув с себя оцепенение, Хлюп опять наклонился к другу.

— Да погоди, мне вовсе не того хочется. Давай ещё попробуем. Ну, раз, два, три, четыре…

— ..пять, — сразу же подхватил Карпинский. И, очень довольный собой, без остановки продолжал:

— Шесть, семь, восемь…

— Молоток! — завопил Хлюп, вскочив и триумфально вскинув руки, как это делают футболисты, неожиданно для себя забив гол противнику. Кристина с Эльжбетой со слезами радости кинулись друг дружке в объятия.

— Девять. Десять. Одиннадцать. Двенадцать, — разошёлся Карпинский, продолжая счёт с небольшими запинками.

Врач счёл нужным вмешаться:

— Хватит, господа, достаточно для первого раза, нельзя переутомлять больного. В его состоянии излишняя нагрузка на мозг может привести к непредсказуемым последствиям. На сегодня закончим. Возможно, завтра он проснётся другим человеком.

— Я бы ему ещё таблицу умножения! — окрылённый успехом, умолял Хлюп. — Что-нибудь простенькое, ну хотя бы на два.

— Пятнадцать. Шестнадцать. Семнадцать, — как заведённый, бубнил Карпинский.

— Если отец так отлично считает, память к нему непременно вернётся! — воспрянула духом Эльжбета. — Пан доктор, вы полагаете — есть шансы? Ведь не обязательно же должно пройти сто лет, вдруг память будет возвращаться скачками?

— Не исключено, но сейчас прошу всех посетителей удалиться и дать больному отдохнуть. Переутомление для него чрезвычайно опасно.

— Может, мне остаться в больнице на ночь? — предложила Кристина. — Пусть он спокойно поспит ночь, а проснувшись утром, увидит знакомое лицо и узнает.

— Я уже высказал своё мнение и готов прибегнуть к силе, чтобы удалить из палаты посетителей! Продолжим разговор в моем кабинете.

— Двадцать четыре. Двадцать пять. Двадцать шесть.

— Пан доктор, раз уж он так разогнался, давайте хоть простейшие арифметические действия попробуем?

В палате стоял неимоверный галдёж, каждый высказывал своё мнение, причём особенно усердствовали стажёры, готовые самоотверженно провести ночь у постели пациента, осуществляя свои фантастические концепции. Карпинский громко и с выражением продолжал считать, добравшись уже до семидесяти. И тут положение спасла решительная медсестра. Уложив больного и сделав ему успокаивающий укол, она локтями и пинками изгнала из палаты посторонних. «Восемьдесят пять, восемьдесят шесть», — неслось им вслед, но уже не с такой энергией, а вроде бы сонливо. Доктор надеялся, что где-то в районе сотни лекарство подействует.

В кабинете врача подробно обсудили результаты математической терапии и только теперь спохватились, что напрочь забыли о буквах, увлёкшись цифрами. Никто не догадался проверить, сохранилась ли у больного способность читать и писать. Хлюп нервно вызвался привезти фрагмент какого-нибудь из инженерных проектов друга и сунуть тому под нос. Уж его-то Карпинский опознает.

— Черт с ними, лицами, — заявил Хлюп. — На них он мог потерять память, а профессиональные навыки засели прочно!

Врача больше всего заинтересовал зайчик, который вышел погулять. Ассоциативное мышление, связанное с понятиями раннего детства, — это, знаете ли, о многом говорит. Вот только неизвестно, с собственным ли детством ассоциируется этот зайчик или с детством его дочери? Кристина напрочь забыла о припрятанных где-то сокровищах, все её помыслы были лишь о возвращении памяти к дорогому Хенричеку. Она была уверена, что мужа надо как можно скорее перевезти домой, уж там она позаботится, чтобы память поскорее вернулась.